Сколько раз опыт учил не ходить в школу неделю "до" и даже неделю "после" праздников. Однако же потянуло меня поздравить дорогих и неповторимых девушек своего класса с 8 Марта.

Большую перемену я рассчитывал провести в более-менее хоpошем настроении, но оно испортилось на первой же минуте. Точнее, его испортила училка английского языка Ирина Петровна. Я же знал, что именно она занята в подготовке праздничного концерта, и, вместо того, чтобы зайти обратно за угол при ее виде, я радостно выпорхнул ей навстречу, на растерзание.

- Андрюш, я слышала, ты на скрипке весьма неплохо играешь?

Так я и знал, отнекиваться было поздно. О моем скрипичном прошлом знала вся школа, но не вся, похоже, помнила. А вот Ирину Петровну склероз не мучил.

- Ну, это давно было, - попытался отвертеться я.

- Хотела попросить тебя сыграть что-нибудь на концерте к 8 Марта, - многозначительно изрекла Ирина Петровна.

- Вы понимаете, я ее четыре года в руки не брал и играть уже не умею, - не терял я надежд закосить от выступления.

- Но у тебя же неделя до концерта.

- Но этого мало! У меня же...

- Ничего. Найди, пожалуйста, время. Я поговорю с учителями, чтобы тебя не спрашивали. Будешь готовиться.

- Да я ничего не помню!

- Выучишь. Пожалуйста, ради меня.

Скорее не "ради меня", а "ради своей годовой оценки по английскому". Она ведь от Ирины Петровны зависит...

Всю перемену и последние уроки я ходил нахмуренный, с натянутыми, как струны, нервами и думал, что это получится за музицирование! "Сыграю Чайковского с нововведениями в технике игры на скрипке", - решил я.

Пришел домой, стер три сантиметра пыли с черного футляра. Вынул свой диплом скрипача, полученный четыре года назад, надеясь вдохновиться от его вида. Затем достал скpипку и начал к ней примеряться.

В первый день моими достижениями стали несколько эффектных поз со скрипкой перед зеркалом, а спать я ложился с глубокими сомнениями в моем музыкальном возрождении.

А ночью мне приснился сон...

- А сейчас ученик одиннадцатого класса исполнит нам пьесу Чайковского на скрипке! - объявляют номер.

На сцену выходит человек. Это я. Скрипки нет. Смычка тоже, да и на фиг он нужен, если скрипки нет. Выхожу я на сцену и обывательски смотрю на чего-то от меня ожидающий зал. Через минуту в зале появляется волнение, суета какая-то. "Где скрипка? - слышу я. - Скрипка где?"

Я беру микрофон и говорю:

- А зачем она нужна, скрипка эта? Кто-нибудь из вас слышал Чайковского? Вы же все гимназисты, интеллигенты, вы Чайковского знаете?

- Слышали, слышали! - самоуверенно кричит кто-то из зала.

- Вот! Все слышали. Что-что, Ирина Петровна? - обращаюсь я к тетке с интеллигентной прической на первом ряду. - Вы не слышали? Ай-яй-яй...

- Слышала я Чайковского, слышала!

- Ну вот! - обрадованно заключаю я. - Все слышали! Чего играть-то его тогда? Напойте друг другу, в конце концов, а я откланяюсь.

...На этом месте сна я и откланялся.

Весь следующий день я фехтовал смычком. Привыкал. Третий день стал поворотным в истории моего второго обучения игре на скрипке, потому что именно тогда мне позвонил сосед с верхнего этажа и посоветовал не браться за то, чего не умею. Но, как говорится, лучше плохое отношение, чем никакое, да и на соседа я не обиделся, он сам целый день чего-то у себя долбил, наверное, барабанщиком в Deep Purple собирался.

Самообучение продолжалось, и еще через день я уже озвучивал на скрипке входную дверь своей квартиры и ассенизаторский грузовик, каждую неделю круто разворачивающийся у меня под окнами. На пятый день я разучил то, что моя мама назвала "Скрипку сломаешь, хулиган, у меня уже голова раскалывается!!!", и музыку из заставки программы "Сегоднячко" на октаву выше и с фальшью на первых двух тактах.

Но в конце концов пьесу Петра Ильича я разучил. И разучил хорошо, потому что снова позвонил сосед и, вроде без иронии, сказал, что с таким талантом я могу быть серьезным конкурентом Ванессе Мэй.

На следующий день я должен был репетировать пьесу в школе с аккомпаниментом. В тот же день я должен был и выступать.

Я положил отдыхать дымящуюся скрипку и, замученный и дикий, усталый и злой, пошел спать.
Вот тут-то мне снова приснился сон...

В костюме от Версаче, в черных, начищенных до зеркального блеска ботинках, в темных, протертых до зеркального блеска, очках и в шляпе с полями, по школьной лестнице поднимается человек. Это я. В руках мой черный футляр. Захожу я в актовый зал и прохожу прямо на сцену. На меня смотрит удивляющаяся общественность. Я беру стул и располагаю на нем футляр. Затем я начинаю осматривать присутствующих в зале. Ирина Петровна, та самая училка по английскому, сидит в первом ряду. Она-то не знает, что мои глаза сквозь темные очки устремлены именно на нее. Ухмыльнувшись, я щелкаю замками футляра, приоткрываю его, выхватываю оттуда винтовку и с криком: "А сейчас я вам сыграю Аль Капоне!" - даю залп по интеллигентной прическе Ирины Петровны. Крик, визг, хрюканье. Переполох, грохот стульев.

...Проснулся я от тошноты. Весь остаток ночи просидел на кровати, поминая Ирину Петровну всеми известными мне словами английской непечатной лексики со сленгом, наречиями и говором. Особенно воодушевило меня ругательство чикагских чернорабочих на украинском акценте с андалузским прононсом.

Первые два урока я в актовом зале злобно пилил смычком скрипку, а девушка-аккомпаниаторша с не меньшей злостью долбила пианино. Но на третий урок в зал пришли шестиклассники репетировать спектакль с волшебным сюжетом "Конек-Горбунок", и нам пришлось уйти.

Наконец настал момент, когда я стоял в толпе выступающих за кулисами школьного актового зала. Вот парень, что под фанеру поет Майкла Джексона, вот Баба Яга, воспитанная в своем коллективе и очень недовольная тем, что ее "запрягли" в это действо. А вот кого уж точно запрягли, так это моего товарища, который в спектакле у шестиклассников играл заднюю часть Конька-Горбунка.

Я обратился к творческой массовке, а главным образом, к тем, кто объявляет номеpа, чтобы меня предупредили задолго до моего выступления, потому что мне скрипку надо настроить и смычок наканифолить. Меня, конечно, предупредили. Конечно, в последний момент. Через пару минут я отпилил Чайковского, аккомпаниаторша отдолбала свою партию, со всей ненавистью в душе отдал я всем поклон до середины микрофонной стойки и скрылся за кулисами. Хорошо, что меня "на бис" не вызвали, а то б я сбацал им вольную импровизацию собственного сочинения "Скрипела дверь в глухом сарае".

Сыграл я на "четверку" по английскому. 

Направляясь к выходу из школы, я услышал окрик учительницы по химии Марьи Васильевны:

- Андрюш, а ты случайно не поешь?

- Нет! Уже четыре года...

И pадостно добавил ей вслед:

- А курс химии у меня в прошлом году закончился.