Вещие сны

То, что сны бывают вещими слышал, наверное, каждый. Всем хорошо известно, что великий русский химик Менделеев увидел во сне свою Периодическую таблицу. Однако мало кто знает о том, что вечером, накануне той знаменательной ночи, Менделеев долго молился, прося Бога о помощи в решении давно мучившей его проблемы: найти способ упорядоченно расположить химические элементы. Конечно, Менделеева, да и многих людей того времени, можно без всяких оговорок назвать искренне верующим человеком - как никак он был церковным старостой. Таким людям Бог, возможно, иногда дарует поистине вещие сны, но что тогда остается на долю остальных, всех тех, которые, как говорится, ни богу свечка, ни черту кочерга? Казалось бы, рассчитывать им особенно не на что. И, однако же, многим случалось видеть сны, которые либо впоследствии сбывались, либо оказывали исключительно - и необъяснимо - сильное влияние на их жизнь. Что, в таком случае, является причиной этих особенных снов? Есть ли основания называть их пророческими, являются ли они своего рода вестниками, предупреждающими нас, что надо быть готовыми к грядущим событиям? Или же такие сны оказывают на нас воздействие сродни гипнотическому, и впоследствии происходит именно то, что однажды предстало нам в сонном видении? А может быть, они являются результатом интуитивного, доступного почти каждому, проникновения в будущее, которое мы воспринимаем в наиболее понятной - равно как и в наиболее безопасной для нас - форме: в виде снов. Трудно дать ответы на все эти вопросы. Могу привести лишь несколько примеров снов, коренным образом изменивших всю мою жизнь.

Есть у меня - увы, теперь уже был - старый приятель, с которым мне в последние годы доводилось видеться очень редко, так что наши встречи стали чуть ли не случайными; однако в наших отношениях сохранялась та искренняя теплота и естественность, которые свойственны настоящей дружбе. И вот вдруг, ни с того ни с сего, как мне поначалу показалось, мой друг начал мне сниться: один раз, потом другой, затем еще и еще. События в этих снах неизменно происходили в тех местах, с которыми у нас были связаны самые радостные воспоминания, все пространство вокруг нас словно искрилось светом и было наполнено миром и покоем. Всякий раз он как будто просил меня сделать для него что-то очень важное, однако потом я никак не мог вспомнить, что же именно. Тем не менее у меня в памяти хорошо сохранилось выражение его лица, почти умоляющее и в то же время необъяснимо печальное, так что у меня просто сердце сжималось. 

Так продолжалось, наверное, около месяца. За это время я позвонил ему пару раз - а вдруг он и в самом деле нуждался в какой-либо помощи? Однако каждый раз он бодро отвечал мне, что у него все в порядке и "no problems". Это не походило ни на игру, ни на кокетство - его голос звучал бодро и уверенно, да и сведения из других источников как будто подтверждали, что у него действительно "все o’key". 

Однако меня не покидало чувство, что с ним что-то не так. И оно не обмануло меня - некоторое время спустя я услышал от своих друзей, что мой приятель скоропостижно скончался от сердечного приступа. А ведь ему не исполнилось еще и тридцати, он никогда ни на что не жаловался и почти не болел! Его кончина буквально потрясла меня - мне казалось, будто я имел к ней какое-то отношение. Но что я мог сделать для него, пока он был жив? Поговорить по душам и постараться узнать о чем-то таком, что - я был в этом абсолютно уверен - не давало ему покоя? Не исключено, что он давно ощущал какие-то боли в сердце, однако то ли не обращал на них внимания, то ли стеснялся признаться в этом. Не был ли я тем единственным человеком, который мог помочь ему, указать на серьезность происходящего и тем самым спасти его от смерти? А если я не сделал этого, то как тогда можно было назвать меня, не соучастником ли в убийстве? 

Конечно, с таким грузом на совести жить невыносимо, почти невозможно. Мысль о произошедшем не давала мне покоя ни днем, ни ночью, так что мое существование превратилось в настоящий кошмар: я постоянно упрекал себя за бездействие и тут же приводил десятки контраргументов в свое оправдание. Не знаю, чем бы закончилось все это. Уверен, мне грозило, как минимум, серьезное нервное расстройство, а может быть, и что-либо худшее. За какие-то несколько недель я потерял способность сосредотачиваться на самом простом занятии, похудел на десяток килограмм и меня бросало в холодный пот от любого неожиданного звука. В какой-то момент у меня возникла твердая уверенность - несомненно, то была своеобразная форма наваждения, - что мне пора отправиться вслед за своим приятелем в мир иной, где мы будем странствовать по прекрасным сладкозвучным мирам, купаясь в радужных лучах света, наслаждаясь гармонией чистой, бескорыстной дружбы и любя всех и вся. Этакая идиллия в духе Лавкрафта - он, кстати, не только об ужасах писал.

А затем мне стало по-настоящему страшно, может быть, впервые в моей жизни. У меня словно пелена с глаз спала, и я со всей ясностью понял: дело плохо, если я действительно отправлюсь на тот свет, то кроме обещанного грешникам (кем еще, если говорить откровенно, я мог назвать себя!) адского пламени мне не на что было рассчитывать. Эта мысль подействовала на меня отрезвляюще. Я как будто начал понемногу приходить в себя, и хотя моя депрессия никуда не делась, я впервые за все это время попытался ей сопротивляться. Впрочем, очень скоро я понял, что могу лишь несколько замедлить процесс собственной деградации, но не в силах повернуть его вспять; вполне возможно, что у меня уже произошли какие-то изменения на психо-физическом уровне. И тогда наступило самое ужасное - все мое существо начало заполнять холодное отчаяние, смешанное с чувством обреченности. Надеяться, казалось, было не на что и не на кого.

И тут я вспомнил, что, если я грешник, есть Тот, кто может простить всякий грех и остановить всякого на краю пропасти. Короче говоря, я вспомнил о Боге. Не в Его ли власти избавить меня от страданий и вернуть к жизни, но уже не прежнего, а умудренного страданием и поэтому, возможно, ставшего чуть лучшим, чем раньше? Я принялся горячо молиться в душе, слова молитв путались у меня с моими собственными, но это нисколько не мешало. И однажды произошло настоящее чудо - подругому я не могу это назвать. Как-то раз ночью мне приснился мой умерший друг - впервые после своей кончины. На сей раз мы с ним "встретились" в каком-то странном, пустынном месте, он выглядел совершенно спокойным и счастливым, серьезным - что было совершенно не свойственно ему - и в то же время сострадающим, и я понял, что сейчас он сострадал мне. "Ты никак не мог вспомнить, что я хотел сказать тебе раньше, - молвил он. - Если бы ты не был таким рассеянным, ты бы не забыл, что я просил тебя не слишком сильно переживать обо мне. У каждого своя жизнь, своя..." На этом видение оборвалось, а уже в следующую секунду я проснулся и почему-то сел на кровати, словно меня пружиной подбросило. Стояла глубокая ночь - не лучшая для меня пора, - однако я чувствовал себя совершенно уравновешенным и здоровым. Я спокойно уснул, мои силы начали быстро восстанавливаться и вскоре я уже был прежним собой. Нет, конечно, не прежним - другим. Слишком многое в жизни я с тех пор стал воспринимать совсем по-иному. А что, собственно говоря, произошло, что послужило толчком к этому? Я всего лишь увидел сон! Однако если бы я позволил себе усомниться в реальности этого сна, наваждение, столько времени терзавшее меня, никуда не исчезло бы, я уверен. Что же тогда мы видим во снах и где в таком случае реальность?